Бомбардировщики
Эта песня в прямом смысле слова объединяет все три поколения.
Деды помнят ее в исполнении неподражаемого Леонида Утесова, отцы — в бесшабашной версии бригады Жеглова в "Месте встречи...", а внуки предпочитают пение "Чижа и компании".
Она так прочно вошла в "золотой фонд", что об ее происхождении порой и не догадываются...
Летом 1943 года британское командование решило нанести авиаудар по одному из центров германской промышленности — Гамбургу: массированная бомбардировка в ночь на 28 июля, известная как "Операция "Гоморра", вывела из строя почти половину заводов и все транспортные системы. Вдохновившись рассказом об операции, композитор Джимми Макхью и поэт Гарольд Адамсон сочинили песню, которая пришла в СССР в исполнении юной Анны Шелтон, позже выступавшей с легендарным оркестром Гленна Миллера. Мелодия пришлась по вкусу и работникам авиабазы в Полтаве, где принимали американские тяжелые бомбардировщики. Вот только текст оставался непонятен русскому слушателю — и на помощь пришли супруги-поэты Самуил Болотин и Татьяна Сикорская.
С их именем была связана одна из главных находок: в оригинале бомбардировщик летел "on a wing and a prayer" — "на крыле и молитве". Крыло, понятное дело, оставили, а молитву пришлось убрать, ибо Бог советским летчикам ни к чему. Нынешние пуристы завопили бы о "потере смысла", но там, где одни видят упущение, другие находят идею.
"Мы ушли, ковыляя во мгле,
Мы к родной подлетаем земле,
Вся команда цела,
И машина пришла
На честном слове и на одном крыле".
Давай закурим
История еще одной песни, основанной на реальных событиях, началась осенью 1941 года на Южном фронте. Тогда погода явно решила "помочь землякам": сперва там выпал снег, а после неожиданно потеплело, дороги раскисли и превратились в грязь, по которой, видимо, попросту не смогли пройти хваленые немецкие танки. Зато их противникам традиционная российская беда сыграла на руку: контрудар под Ростовом-на-Дону отбросил немцев назад, а в записной книжке поэта-корреспондента Ильи Френкеля появились строчки с рефреном "Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать".
В канун нового 1942 года песня, музыку к которой написал композитор Модест Табачников, прозвучала в исполнении ансамбля песни и пляски Южного фронта, а в феврале 1943 года ее впервые исполнила Клавдия Шульженко, для которой она стала "визитной карточкой". Как и другие песни того же времени, она пользовалась мгновенным успехом — ее напевает один из героев знаменитого романа Богомолова "Момент истины", дабы "местные" признали в нем своего. А шестьдесят лет спустя песня дала название очередному альбому рок-музыканта Максима Леонидова, который тоже не смог устоять перед очарованием песен тех лет...
В землянке
Вообще, кажется, что шедевры тогда сочинялись буквально "из ничего", выхватывались из воздуха: вспомним хотя бы "Темную ночь" и "Жди меня", которые тоже со временем стали песней. "Из воздуха" выхватил стихи и поэт Алексей Сурков, написавший их той же осенью 1941 года в штабе 9-й гвардейской дивизии, ведшей ожесточенные бои с немецкими танками возле деревни Ульяшино. Письмо, в котором впервые появились знакомые всем строки, поэт отправил в Чистополь, где жила его уехавшая из Москвы семья. Разумеется, стихи не могли не прийтись там "ко двору"... но чего бы они стоили без музыки?
Следующий поворот в истории произошел зимой следующего года, когда листок со стихами очутился в руках композитора Константина Листова: неделю спустя тот вернулся в редакцию газеты, где работал Сурков, и спел под гитару то, что у него получилось. Присутствовавший при этом фотокорреспондент Михаил Савин исполнил песню "на бис" вечером того же дня, мгновенно запомнив мелодию — и она пошла гулять по фронтам, в том числе в исполнении легендарной Лидии Руслановой.
Она звучала у стен рейхстага и в фильме "В бой идут одни старики", и ей не мешали ни обвинения в "упадочности", ни попытки ее "переписать". А лучшим отзывом стали слова из письма танкистов: "Напишите вы для этих людей, что до смерти четыре тысячи английских миль, а нам оставьте так, как есть, — мы-то ведь знаем, сколько шагов до неё, до смерти".
Журавли
И еще одна песня, написанная уже после войны.... но без нее "военный канон" был бы трагически неполон.
В 1965 году поэт Расул Гамзатов навестил печально знаменитую Хиросиму: впечатления от пострадавшего города и памятника, на котором японская школьница Садако Сасаки выпускает из рук журавлей, соединились в его душе с бесконечными разговорами и размышлениями о войне, породив одно из главных стихотворений аварского поэта. На русский язык его перевел поэт-фронтовик Наум Гребнев, а три года спустя их общий труд был напечатан в журнале "Новый мир" и попался на глаза неутомимому читателю поэзии Марку Бернесу.
Певец к тому времени был уже болен — сказались несколько лет опалы, скандалы в прессе, многое другое... но когда речь идет о душе, тело отходит на задний план. Интересно, что, прочитав стихи, певец обратился к "авторам" с предложением кое-что изменить в тексте (так, первая строчка в "Новом мире" читалась как "Мне кажется порою, что джигиты"). Поэты относятся к переделкам крайне ревниво — но и Гребнев, и Гамзатов согласились, что "солдаты" звучат более универсально, да и другие поправки Бернеса оказались уместны.
Стихи были отданы Яну Френкелю, но музыка пришла лишь через два месяца, когда появилось на свет вступительное "пение без слов". Запись состоялась так же быстро, как "Темная ночь" за четверть века до этого.
И, увы, стала лебединой песней Бернеса... Впрочем, лебединой ли? Может быть, журавлиной?
Цитата сообщения igorinna